– Хорошо, если бы и у людей так, – вырвалось у Белки, и она тут же застыдилась своего «философствования». Глянула на Костю, думая, что он опять спросит: "Зачем?" Но Костя спросил о другом:

– Тюпа, а какая у него задача, у гироскопа? Вот у этого?

– А я откуда знаю…

Но скоро он узнал. Вернее догадался "с практически полной долей вероятности" (так он выразился). Во время второго визита к Лиху Тюпа долго стоял у Колеса, разглядывая его с ребра. Потом вытащил из кармана туристический компас с откидными планками пеленгатора. Поглядел сквозь этот пеленгатор вдоль Колеса. Поскреб затылок. Долго молчал и наконец выговорил с несвойственной ему робостью:

– Ребята, а это ведь стабилизатор…

– Чего? – недовольно откликнулся Драчун. Он не любил непонятностей.

– Правильный вопрос: стабилизатор "чего"… – заметил Тюпа уже увереннее. – Об этом и речь.

– Стабилизаторы бывают у самолетов, – недовольно сказал Драчун.

– Стабилизатор – это устройство, которое удерживает «чего-нибудь» в заданном этому «чему-нибудь» положении. Гироскоп может служить прекрасным стабилизатором…

– Ну и… – проговорил Костя, пряча за снисходительным тоном нетерпение.

– Ну и… – слегка передразнил его Тюпа. – Дело в том, что плоскость данного гироскопа в точности совпадает с направлением одного из векторов треугольника, который образует конфигурацию Институтских дворов. А точнее – даже двух. Третьего и четвертого. Того, который с этим третьим совпадает и придает нашему треугольному пространству характерные для него аномальные свойства и дополнительные категории…

Тюпа, когда выражался так, вовсе не важничал. Просто язык институтских и школьных семинаров въелся в него настолько, что говорить иначе было трудно. Да и как простыми фразами объяснишь явления аномальной природы многомерных выгнутых пространств…

Впрочем, Тюпу более или менее поняли – не первый раз речь шла о таких вещах. Разве что Дашутка нисколечко не разбиралась в этих вопросах. Да еще тряпичный кок Пантелей. Пантелея не волновали хитрости мироздания. Ему просто хорошо было в мягких лапах у дядюшки Лиха. Он боком прижимался дядюшкиному пузу из мешковины и глазами-пуговицами поглядывал то на него, то на друга Костю. Лихо и Костю он любил теперь одинаково… Впрочем, кто знает! Может быть, Пантелей уже понимал кое-что в альтернативной физике и математике, просто не говорил. Он понемножку осваивал человеческую речь, но вступать в беседы еще стеснялся…

Зато сам Лихо Тихоныч активно обсуждал с Тюпой теорию гироскопа-стабилизатора. Идея, что Колесо удерживает в заданном положении очень важный вектор многомерного пространства, пришлась ему по душе.

– Недаром, значит, меня определили в смотрители, – со скромным удовольствием подводил итог Лихо. – Не зря я тут днюю-ночую. Функция у колесика, выходит, очень даже масштабная. Может, даже связанная с космосом… – При этом он приподнимал шапку, и под ней открывалась лысина, похожая на верхнюю корку белого каравая (прямо под лысиной блестели глаза, а больше ничего не было видно). Лихо потирал «каравай» тряпичной ладонью и покряхтывал. Посторонним показывать лысину Лихо не любил, но хороших знакомых не стеснялся.

Поговорив о хитростях векторов и пространств, ребята дружно подталкивали Колесо, и стеклянные спицы начинали искриться сильнее…

Однажды за ребятами увязалась к Лихо Тихонычу Луиза. Просто муркнула и пошла следом. Ну, пошла и пошла, прогонять было невежливо. Да и с какой стати? Что плохого, если умная, знакомая с четырехмерными хитростями кошка поглядит на Колесо?

Луиза долго сидела перед Колесом как зачарованная. Затем… затем выкинула фокус, похожий на тот, что показывала с шаром Пространственного Абсолюта. Она с места сиганула в гироскоп! Размазалась в воздухе черной полосой и оказалась внутри обода, между спицами!

– Батюшки-светы… – Лихо всплеснул большущими ладонями, как перепуганный деревенский дедушка. – Да как же она… через такую защиту!

– Она умеет, – с удовольствием сказал Сёга. – Да ведь и Тюпа умеет!.. Тюпа, ты смог бы туда пролезть?

– Теоретически смог бы, – согласился Тюпа. – А практически я там сразу застряну. И Колесо остановится, потому что произойдет смещение тяжести…

– Тогда не надо, Тюпа, – попросила Дашутка.

– Не буду, – пообещал Тюпа.

Луиза между тем повела себя, как белка в колесе. Она изящно побежала вверх по стеклянным зубчикам-ступеням. То есть она стремилась вверх, а на самом деле из-за вращения обода оставалась на месте. И ее это, кажется, веселило. А Колесу такое дело, видимо, нравилось. Оно даже слегка увеличило скорость, и шорох его сделался заметнее. Все смотрели, приоткрыв рты.

Луиза побыла внутри гироскопа с минуту и, довольная произведенным эффектом, прыгнула обратно.

– Мр-р? – сказала она вопросительно. То есть "ну как?"

– Во! – показал ей палец Драчун.

С тех пор Луиза повадилась ходить с ребятами к Лихо Тихонычу. Несколько раз еще прыгала в гироскоп, но чаще просто сидела перед ним и смотрела на возникающие в цветных пятнах картинки. Возможно, в ее голове рождались какие-то свои теории пространств. Иногда рядом с Луизой сидел на корточках Сёга. Что-то неслышно шептал в кошачье ухо.

– О чем это ты с ней? – спросил однажды Вашек слегка ревниво.

– Пока секрет, – важно сказал Сёга.

Однажды, когда пили в каморке у Лиха чай (а Луиза сидела на посудной полке рядом с Пантелеем и грызла горбушку копченой колбасы), под потолком со звоном откинулась оконная створка и возник Владик Пташкин.

Птахе шумно обрадовались. Он давно не появлялся ни на Институтских дворах, ни у Лихо Тихоныча.

– Где ты пропадал, летучая душа? – запричитал, ненатурально сердясь, Лихо. – Я уж всякие-разные мысли думал, нехорошие…

– Мы тоже, – строго сказала Дашутка. – И где тебя искать, не знали…

– А, дела всякие, – беспечно отозвался Владик. Спустил из окна тощие, как у аистенка, ноги и застукал о стену стоптанными пятками кроссовок.

– Лихо Тихоныч, дайте ему чаю погорячее, – сказала Белка, – он же совсем продрог. – Владька, ты чего такой? Октябрь на дворе, а ты как в июле…

Владик был в своей летней обтрепанной одежонке, сшитой, казалось, из клочков-перьев (но при этом, разумеется, в шапке)…

Птаха не ответил, дотянулся, взял из лап Лиха теплую фаянсовую кружку. Начал крупно глотать чай и от удовольствия снова стукал о стену каблуками.

– Ты совсем бестолковый. Вот схватишь пневмонию, – тоном строгой тетушки, – сказала Дашутка.

– Ага, малость зябко на улице, – согласился Владик. – Значит, пора в дорогу. Всем привет! Увидимся в апреле!.. – Он оставил кружку на подоконнике, положил рядом с ней шапку, вздернул ноги и спиной вперед вывалился в окно.

– Ох… – выдохнула Белка, хотя, казалось бы, пора было привыкнуть к таким фокусам.

– Птаха он и есть птаха, – развел ручищами Лихо. – Теперь, и правда, не появится до весны.

Все помолчали, с грустью от разлуки и с беспокойством о птахе по имени Владик.

– Да все будет хорошо, ребятки, – утешил гостей Лихо Тихоныч. – Он ведь так не первый раз…

В октябре темнеет рано. Когда выбрались от Лихо Тихоныча на Институтские дворы, в черном небе висели многоэтажные яркие созвездия. Воздух был горьковатый. Пахло увядшими тополями, по булыжникам шуршали от ветерка сухие листья. Светились окна факультетов. Но звезды сейчас были главными. Ребята остановились, запрокинув лица.

– Я такая бестолковая, – призналась Белка. – не знаю ни одного созвездия, кроме Ориона и Большой Медведицы.

– А мы с Сёгой свое созвездие придумали, – сказал Вашек. – Вон видите, выше флюгера яркая голубая звезда? Это глаз. А кругом, если по соседним звездам протянуть линию, получается рисунок лошадиной головы… Вон там, густые мелкие звезды – будто грива. Правильно, Сёга?

– Та-а… – доверчиво отозвался Сёга. – Это созвездие Шахматной Лошадки… И теперь я знаю, что делать.

– Что? – спросила Белка. И другие тоже сказали «что». Даже Вашек – видимо, и он не знал о Сёгиных планах. И, кажется, забеспокоился.